Он был растерян, потрясен. До этой минуты он всегда жил с ощущением, что нет пределов тому, что он может достичь в жизни, а окрыляющее сознание успеха, пришедшее во время последнего опыта, вселяло в него уверенность, что жизнь всегда будет такой, как сейчас. Ссоры с Кеном объяснялись только тем, что у них разное представление о наилучшем и вернейшем пути к той цели, которой они рано или поздно достигнут, и тогда жизнь станет ещё ярче, а все они будут вечно молоды, вечно прекрасны и преисполнены надежд. И вот впервые он вдруг ясно увидел тот предел, который неизбежно ждет каждого, несмотря ни на какие успехи.
В гибели Марго не было никакого смысла, эта гибель ничего не доказывала, ничему не поучала, никому не принесла выгоды, даже не явилась расплатой, – смерть, нелепая во всех отношениях, кроме того, что это была смерть. Она подтверждала только один реальный факт – всех впереди ждет смерть, когда-нибудь неизбежно наступит конец всему.
Как ни тяжело было Дэви, он понимал, что для Кена, который двигался, точно оглушенный, и только временами через силу делал вид, что занят работой, ожидание, пока привезут тело Марго, было беспросветным мраком. Всё это утро Дэви придумывал для него какие-то занятия, стараясь создать видимость, что Кен ему необходим, но пальцы Кена вскоре переставали двигаться, и он сидел, уставясь куда-то вдаль, с застывшим и изможденным лицом.
У Дэви дело шло не лучше, работа потеряла в его глазах всякое значение, хотя он обладал преимуществом, которого был лишен Кен, – после похорон у него начнется другая жизнь. Вики провела у них всю ночь, и Дэви впервые видел, как она прикасается к его брату, говорит с ним, держит его руку и сидит с ним рядом, и не ощущал в себе ревности, за которую ему всегда бывало так стыдно.
– Никогда ещё мы с тобой не были так близки, – сказал ей Дэви, когда Кен под вечер задремал на диване. Дэви сидел напротив неё у заваленного бумагами стола; протянув руку, он накрыл ладонью пальцы Вики. – Даже это, – прошептал он, пожимая её руку, – даже это сближает нас с тобой больше, чем всё, что было между нами раньше. Я часто говорил себе, что ты не любила меня, когда я был так сильно в тебя влюблен, и что, когда ты меня полюбила, я уже был другим. Мне казалось, что мы с тобой шагаем не в ногу. И я думал, что так и пройду всю жизнь не в ногу с тобой…
– Не много же счастья от такой любви, – заметила Вики.
– Я и не надеялся, что буду счастлив, – сказал Дэви. – Я хотел быть с тобой на любых условиях. Но сейчас всё так, как если бы мы полюбили друг друга в одно и то же время.
На следующий день он и Кен встретились с Волратом у гробовщика. О том, чтобы устроить отпевание в доме Волрата, не могло быть и речи, и было решено сделать это в церкви. То есть решали Дэви и Дуг, Кен не произнес ни слова. Готовность Дуга во всем советоваться с ними была лишь замаскированным предложением дружбы, которое Дуг затруднялся высказать словами; поэтому встреча была большим испытанием для Дэви, который видел, что Дуг подавляет готовую вырваться мольбу. Расстаться с ним у дверей было всё равно, что повернуться спиной во время разговора. Дэви предложил ему пойти посидеть с ними в мастерской, и лицо Волрата просветлело; но он тут же сдержанно отказался, словно повинуясь тайному приказу властной силы, которая с некоторых пор стала ему ненавистна.
Ночью Кен, оцепеневший от горя, неожиданно разразился припадком ярости. Он медленно перелистывал составленные Дэви заявки на патенты и вдруг, стукнув кулаком по пачке бумаг, вскочил со стула с искаженным от отчаяния лицом.
– На кой черт всё это! – выкрикнул он. – На кой черт строить планы и надеяться, когда всё равно ничего не выходит или надежды сбываются так, что тебе после этого жить не хочется! Всё время воображаешь, что если план грандиозен, а желание достаточно сильно, то уж наверняка не попадешь впросак. И каждый раз шлепаешься в лужу на потеху людям! И смешнее всего мы с тобой.
– Почему?
– Потому что вся наша работа, все наши замыслы совершенно бессмысленны. Даже методы, которым нас учили, – чистая ложь. Мы якобы можем решить любую проблему, планируя всё заранее, проверяя каждый шаг, прежде чем сделать следующий. А в жизни так никогда не бывает. Всё происходит с бухты-барахты, случайно – и хорошее, и плохое. Человек ни над чем не властен. Мы воображаем, будто что-то создаем, а к чему всё это сводится? И если нам удается довести работу до конца, то это просто потому, что мы сами внушаем себе, будто кончили её. А ведь никакой работе нет конца, разве что происходит полный крах и остается только плюнуть на неё. Вот как бывает в жизни: затяжной прыжок в никуда – падаешь, а на лице дурацкая счастливая ухмылка, потому что думаешь, что всё-таки куда-то попадешь. А как долго длится прыжок? Долю секунды, потом конец – и глупой ухмылке и всему на свете.
– Слушай, Кен, через несколько недель, через несколько месяцев мы…
– Успокоимся, ты хочешь сказать? – с горечью спросил Кен. – Ты опять себя обманываешь. На самом деле ты думаешь, что немного погодя мы забудем эту гнусную правду, которой сейчас заглянули в лицо. Мы опять сможем погрузиться в мечту так, чтоб падать было удобнее. Но то, что нам открылось сейчас, – это подлинная действительность, и такой она будет всегда, хотим мы этого или нет. В жизни человека важна только та минута, которая уже наступила, но ещё не прошла, и кто ею не пользуется сполна, тот осел.
– Не говори так! – резко остановил его Дэви.
– Ты тоже думаешь, как я, Дэви, только боишься признаться в этом. Ты не можешь не думать так.