Когда Дэви вошел в контору, Кен стоял посреди комнаты, сдвинув шляпу на затылок и расставив ноги.
– Ну ладно, – сказал Кен. – Что будем делать?
– У тебя есть какие-нибудь идеи?
– Ни одной. Я же тебе сказал. Я иссяк.
– Тогда надо думать, – сказал Дэви. Он сел, положив ноги на стол. – Будем сидеть и думать, вот и всё.
– Гениально! – язвительно произнес Кен. – Ты думай здесь, а я пойду думать в мастерскую. А что делать Бену?
– Скажи ему, чтобы он тоже думал, – ответил Дэви. – И никто не должен раскрывать рта, пока чего-нибудь не надумает.
Во дворе грохотали тяжелые машины, груженные сырьем, материалами, готовой упакованной продукцией, за окнами бушевал ветер, но в лаборатории царила полная тишина. Дэви вынул блокноты, исчерченные схемами и диаграммами, исписанные заметками и цифрами, и стал медленно листать странички, надеясь снова обрести тот стимул, который двигал их работу. Утренние часы сонно прошли один за другим, ничем не вознаградив его яростную сосредоточенность. Вторая половина дня оказалась тоже бесплодной. Дэви откинулся на спинку стула, заложив руки за голову, и мысленно перебирал воображаемые схемы, ища, за что ухватиться. В конце дня он услышал звяканье инструментов в мастерской и пошел посмотреть, что там происходит.
Кен возился с элементами какой-то схемы, соединяя их проводами в странном, с виду бессмысленном порядке.
– Что ты делаешь? – спросил Дэви.
– Думаю, – холодно ответил Кен. – Я люблю думать руками. А ты с чем пришел?
– Ни с чем, – сказал Дэви, вернулся обратно, сел и снова уставился в пространство.
Определить, что ему нужно, было легко: более сильный видеосигнал, иначе говоря – более сильную реакцию электрических частиц на свет и тень в передающей трубке. Просто усиливать тот сигнал, который существует сейчас, было бы так же бессмысленно, как пытаться прочесть неразборчивую подпись, увеличивая её, – неровные черточки и росчерки стали бы только крупнее, и получилось бы то же самое, только в большем масштабе. Надо было найти способ резче отделить сигнал от фона случайных вспышек: но передающая трубка и так работала при максимальной светочувствительности.
Дэви вытащил чертеж трубки и положил его рядом с первоначальными расчетами – страничкой, заполненной пять лет назад. Он чувствовал, что главная ответственность лежит на нем. Ведь в теории он был всегда сильнее Кена. То, что рождалось в его воображении, Кен блестяще осуществлял на практике. Дэви снова просмотрел основные уравнения, проверяя ход математических рассуждений, – быть может, он в свое время упустил какую-нибудь возможность, которую можно было бы сейчас использовать, – но так ничего и не нашел. Он захлопнул блокнот – на всякий случай, чтобы, имея перед глазами написанное раньше, не повторить машинально какой-нибудь ошибки. Теперь Дэви принялся за вычисления с самого начала и снова вывел те же формулы, только иным путем. Ответы получились те же самые.
– Шесть часов, – сказал Кен, появляясь в дверях. – Хочешь думать ещё, или пойдем домой?
– Сделаем передышку, – ответил Дэви, смахнув листки с вычислениями в корзинку для мусора. – А завтра начнем сначала.
На следующий день он проделал все вычисления другим способом, ещё через день – третьим; так проходил день за днем.
Он метался в тесной темнице собственного бессилия; он с исступленным отчаянием бился о её стены, но кого же ему проклинать, если он сам был и судьей, приговорившим себя к заключению, и неподкупным тюремщиком, стерегущим в темном коридоре снаружи, и даже непроницаемые стены были из его собственной плоти? Отчаяние возрастало час за часом, пока Дэви не дошел до такого состояния, что просыпался среди ночи, всхлипывая от бессильной злости, и это протяжное всхлипывание было похоже на стон человека, убитого горем.
Вики обнимала его, стараясь успокоить, но огромное несоответствие между тем, что она могла ему дать, и тем, что ему было нужно, ещё больше усиливало его муки.
– Ты непременно придумаешь, – уверяла его Вики. – Не мучай себя так. Это придет.
– Нет, не придет! – сказал он однажды ночью. – Быть может, я своими поисками только доказал, что это – предел. Может, дальше идти и некуда. Ну и прекрасно! Почему бы на этом не успокоиться? – Он сел в кровати и закурил. – Лучше убедиться в этом сейчас, чем после того, как мы подпишем договор!
– Ну перестань, Дэви, – умоляла его Вики.
– Я дошел до того, что стал ненавидеть свою работу, – со злостью сказал Дэви. – Как будто мне ведено сдвинуть огромную глыбу, и сколько я её ни толкаю, сколько ни силюсь, ничего не выходит! Не поддается! Если б не Кен, я бы завтра же повесил замок на проклятую лабораторию и ноги моей там больше бы не было! Но я обязан продолжать из-за Кена, вот и всё. Он умрет, если я скажу, что надо бросить это.
– Дэви, спи, пожалуйста. Ты совсем измучился.
– Да что ты всё время уговариваешь меня спать! – вспылил Дэви.
– Я не знаю, как с тобой говорить, когда ты такой, – с отчаянием сказала Вики. – Мне хочется тебя обнять, погладить по голове, а ты меня отталкиваешь! Я боюсь сказать всё, что я думаю, потому что не знаю, как ты это воспримешь; боюсь сказать что-нибудь не то и обидеть тебя, поэтому и лепечу, как идиотка. Но знаешь, если это и в самом деле предел…
– Нет! – в ужасе крикнул Дэви. – Не говори так! Я сдвину эту чертову глыбу! Она не может не сдвинуться! Нет такой системы, которую нельзя было бы улучшить. И не говори, что я не смогу этого сделать. Я смогу!
– Я знаю, – ласково сказала Вики.
– Тогда не говори, что это – предел!