Брат мой, враг мой - Страница 200

200

– Нет, – сказал Дэви. – Пока нет. Только ты, пожалуйста, не пропадай.

– Ни в коем случае! – горячо заверил его Кен, однако Дэви не сомневался, что Кен, разговаривая с ним, не выпускает из объятий девушку.

– Я позвоню тебе в полдень. Может, позавтракаем вместе.

Но, как Дэви и предполагал, в полдень Кен позвонил и сказал, что он всё ещё ни к чему не пришел, и хоть в голосе его слышалось огорчение, он как бы молил оставить его в покое, и Дэви не настаивал на встрече. Кен мог напрягать мозг и предаваться отчаянию лишь до известного предела, а потом внезапно сбрасывал с себя тяжкий груз и, пробормотав: «А, к черту!», устремлялся прочь, ухватив под руку любую девчонку, которой стоило только улыбнуться ему. Через минуту он уже влюблялся в неё с таким же самозабвенным пылом, с каким, без всякой, впрочем, пользы, бился над разрешением проблемы. Он должен был всё время видеть её, чувствовать рядом, ласкать и ласкать, словно хотел, чтобы неутомимое тело послужило примером ослабевшему мозгу. Потом, когда он и девушка доходили до полного изнеможения, уже не соображали, чье обнаженное тело они чувствуют под рукой, свое или чужое, Кена охватывала умиротворенная нежность и он вдруг начинал понимать, что его мозг, о существовании которого он из злости старался забыть, всё это время ни на минуту не переставал работать. Девушка, лежавшая в его объятиях, замечала, что несмотря на всю её нежность он становился невнимательным и рассеянным, и тогда ничего уже нельзя было поделать: он постепенно освобождался и от неё и от безумных обещаний, которые надавал, желая лишь одного – поскорее вернуться к работе.

Год за годом происходило одно и то же; единственной девушкой, которая не пожелала подчиниться установленному Кеном порядку, была Вики. Кто его нынешняя девушка, Дэви не знал, да, впрочем, всю эту последнюю неделю ему было совсем не до того. С таким же безразличием он отнесся и к ссоре Кена с Дутом. Последнее время каждый из них отгородился от остальных непроницаемыми стенами своих забот: Кен был поглощен пока ещё не известной девушкой; Дуг – биржей; Дэви – решением главной проблемы, которая держала его сейчас в напряженном ожидании.

И хотя Дэви просидел так долгие годы, догадка осенила его столь внезапно, что он сначала даже растерялся.

Потом он лихорадочно бросился записывать уравнения, торопливо, порою совсем неразборчиво, – он не хотел принимать на веру результаты сложной работы мысли, происходившей где-то в его подсознании, без наглядных и точных доказательств. Меньше чем за пять минут он исписал теоретическими выводами семь страниц и наконец нашел простую и убедительную формулу, указывавшую на то, какие изменения необходимо сделать в конструкции фотоэлектрической сетки в трубке. Но даже этому он отказывался верить, словно его неразборчивые каракули были следствием недостаточно четкой мысли. Пальцы его слегка дрожали; сделав почти физическое усилие, он с педантичным упорством учителя, показывающего приемы письма нестерпимо тупому ученику, постарался писать как можно четче. Снова тот же ответ, обещающий фантастический успех. Дэви глядел на бумагу, и по лицу его медленно расползалась мальчишеская улыбка. Его усталое тело сразу обмякло, он откинулся на спинку стула и уронил руки; карандаш выпал из его пальцев и покатился по полу.

– Ах ты сукин сын! – радостно вздохнул он, обращаясь к потолку, к прибору, к первоначальной концепции, ко всему огромному, ещё не видимому и не познанному миру физических явлений, который предстояло исследовать. – Трижды сукин сын! Тебе от меня никуда не уйти! – Через минуту он загорелся неудержимым желанием поскорее взяться за работу и впервые за всё время остро ощутил отсутствие Кена. Он выпрямился и взял телефонную трубку, но ничего не достиг, разве что заставил звонить другой телефон в пустом гостиничном номере, в самом центре города; телефон звонил и звонил с тщетной настойчивостью, пока Дэви, медленно закипая от злости, не бросил трубку. Но злость только подхлестнула его, и через несколько минут он уже набрасывал новый чертеж фотоэлектрической сетки. Он с головой ушел в работу и тогда услышал, как хлопнула наружная дверь.

Дэви вскочил, не выпуская из рук чертежей; он так обрадовался приходу Кена, что не только простил ему долгое отсутствие, но и выругал себя: как он мог рассердиться на него так сразу! Ведь Кен не подошел к телефону только потому, что был уже на пути в лабораторию. Но это оказался вовсе не Кен, а Ван Эпп. Дэви оставалось лишь пожать плечами.

– Я тут надумал кое-что, от чего можно оттолкнуться, – спокойно сказал он. – Пойдемте в мастерскую, я покажу вам, что надо делать.

И они вдвоем взялись за изготовление тончайших деталей для новой конструкции, однако работа подвигалась медленно, потому что ни один из них не обладал тем опытом и изощренным чутьем, какое было у Кена даже в пальцах. До самого вечера и почти весь следующий день трудились они над тонкой, как паутина, конструкцией, натыкаясь на одну неудачу за другой. И всё это время телефон Кена не отвечал. В самом ли деле его не было дома или он лежал в постели на расстоянии вытянутой руки от аппарата, но рука эта обнимала девушку, и поэтому в ответ на настойчивые звонки он только досадливо морщился?

«Пусть себе трезвонит, будь он проклят! – быть может, шептал он, смеясь, на ухо девушке. – Пусть весь мир стучится к нам в дверь! Я слышу только тебя!»

На третий день Дэви и Ван Эппу удалось наконец сделать новую сетку без особых изъянов, и перед Дэви встала задача вскрыть одну из герметически запечатанных трубок. Он поглядел на большой грушеобразный стеклянный баллон со сложным переплетением металлических электродов, намечая ту линию на шейке трубки, где её можно было бы разрезать с наименьшим риском – так, чтобы хлынувший внутрь воздух не испортил её. Дэви точно знал, что надо делать, хотя сам давно уже не вскрывал трубок. Такая тонкая работа была специальностью Кена, но если Дэви сейчас не возьмет всю ответственность на себя, дело не двинется вперёд. Риск был велик: малейшая ошибка могла испортить трубку так, что уже не поправишь, но иного выхода нет – надо рискнуть.

200